Поделюсь впечатлениями от The Zone of Interest.

Наверное, начну с того, что в этой истории для меня не было чего-то нового, я ее уже знала. Впервые узнав, меня поразила фраза Хедвиг, сказанная ею уже потом, о том что годы в Аушвиц были самыми счастливыми в ее жизни. Даже не понятно, как к этому высказыванию можно относиться. Нечем это мне понять.

Я знаю, что два внука Хесса живут в Штутгарте и окрестностях. Один из них пастор, а другой — циничный мошенник, эксплуатирующий историю своей семьи и дополняя ее необходимыми выдуманными деталями, чтобы выманивать деньги у евреев под дудочку «немцы навечно виноваты». Сохранять семейные традиции очень важно. В 2021-м, кажется, его наконец осудили, но без особой острастки. А ведь я, может быть, даже могла встретить его на штутгартских улицах однажды.

Сын Хессе так же давал пару лет назад обширное интервью газете Die Zeit. У него было чудесное детство. Где?

Поэтому для меня это были не только персонажи художественного фильма, но и вполне реальные люди, которые где-то тут, даже недалеко, живут, ходят, разговаривают, дышат.

Фильм мощный, хотя в нём нет никакого особенного действия, разрыва или эмоциональных сцен. Великолепная экранизация «банальности зла», когда весь фильм монотонно, протяжно и очень скучно женщина выстраивает свою мещански удавшуюся жизнь под вечный, несмолкаемый ни на секунду ни днём, ни ночью гул концентрационного лагеря. «Вот азалии, а вот георгины, понюхай, детка, как пахнут розы, вот кольраби — ее так любят дети -, а вот подсолнух, а тут у нас картошечка. А это вот забор лагеря, но мы его ещё засадим виноградом.» И эта сцена удивительно перекликается с подобной из советского «Москва слезам не верит». А она и не верит, и это тоже странная перекличка нашего времени. «А вот бассейн и горка. Муж называет меня королевой Аушвица — ахаха, у нас есть все, о чем мы мечтали с 17-ти лет и даже больше, он так тяжело работает».

Муж так тяжело работает для благосостояния своей семьи. И днём, и ночью — бесконечно. Показанные отрывки совещаний точь-в-точь как современные митинги, дэйли и викли, разве что современные немецкие мужчины обычно присутствуют на них не в военной форме. Они так мило обсуждают усовершенствование печей для сжигания с инженерами из Topf &Söhne, делово, обстоятельно, вдумчиво. «Вот тут у нас цикл, вот тут охлаждение … загрузка … нагрев … выгрузка … безотходное производство» … Чего? «Штук» и «грузов», а вы чего думали?

И видно, что никакой ненависти ни у кого из них, показанных в кино, к евреям нет. Ничего личного. Никакой брезгливости. Вот женщины, жены офицеров, соседки разбирают только что принесённое шелковое нижнее белье «только по одному каждой!». Они щебечут за кофе о «Канаде» — эвфемизм, которым обозначено место в лагере, где сортируют эти самые вещи, отнятые у евреев. Вот Хедвиг, примеряя норковую шубу — «смотрите, вот же в газете фотография, она в ней ходила на премьеру!» — находит в кармане губную помаду и тут же, немедленно присаживается к зеркалу «пойдёт ли мне?». Чужую губную помаду на свой рот. Чужие трусы. Так ли далеко ушли русские подруги, шокирующе нас весной и летом 2022-го, от счастливой Хедвиг? Да и вообще, сейчас все хипстеры носят только секондхэнд и не по бедности, а осознанно.

Хедвиг примеряет нижнее белье еврейской женщины, а ее муж — живую еврейскую женщину. Круг замкнулся. Только мать Хедвиг, приехавшая погостить, с подозрением смотрит на одну из служанок «в доме что, евреи?!?!?!» — «Да что ты, мама, евреи все за забором». Евреи, у которых мама раньше мыла полы, ведь могут теперь быть прямо за этим забором. А вдруг она их увидит из окна своей спальни? Ну эта мама и сбежала в итоге, не выдержала зарева за окном в ночном небе. Антисемитка. Хедвиг поспешно сжигает оставленную мамой на прощание записку. Впрочем, она бы и маму сожгла, если бы понадобилось.

«Ты на работу, милый? Принеси мне шоколаду, если будет».

Сам Хесс после значительного повышения по службе на торжественной церемонии, перемещаясь с бокалом шампанского среди высоких чинов и дворянства, думает только об одном — «А как это было бы уморить газом вот этих всех, такое количество? Как бы я решил эту техническую задачу?» Эти мысли занимают его больше, чем необязательно необходимые скучные светские беседы, в которые немцы не умеют совсем по сей день. Пошёл, азартно взобрался на самый верхний ярус, смотрит с балкона вниз на танцующие, кружащие в вальсе под красивую классическую музыку сливки немецкого фашистского общества «Нет, не выйдет, слишком высокие потолки». Да нет, ничего личного, просто такая работа. Работа! Обычный немецкий инженер, делающий карьеру, обеспечивающий семью мужчина — что такого? Горит на работе ради … чего?

Верная жена не хочет слушать по телефону ночных откровений мужа, ей давно пора спать, зачем ей его излияния? У нее вилла, дети, хозяйство, дивный сад. Она не боится Fernbeziehung и требует освободить ее от перевода в Ораниенбург, зря она что ли меняла крышу, отопление в доме и разбивала сад по собственному дизайну?

И даже в этой чертовой крыше с отоплением невыносимая перекличка с актуальной немецкой повесткой домовладельцев, успешных зажиточных бюргеров, что несомненно кинематографическая волшебная случайность.

Позже, в 1945-м, этого нет в фильме, она сдаст мужа американцам, выйдет замуж за другого и уедет за ним в Штутгарт. А потом к дочке в Америку, где и окончит свои дни. Жизнь прекрасна и удивительна! Разве нужно быть обязательно немкой, чтобы ее прожить так? Сплошь и рядом, на всех языках.

Зал кинотеатра был полон, даже самый первый ряд. Люди выходили как пришибленные, шептали verstörend, не могли говорить, не могли плакать. Иностранцев не было, не по-немецки разговоров слышно не было. У кого-то на лицах читалось отупение, у некоторых боль.

Моё лицо явно выделялось, люди смотрели на меня странно. Наверное, это потому, что я не могла перестать думать «Что вы делаете такие глаза и такие страшные лица? Вы лучше пойдите домой и спросите у своих бабушек, пока они ещё живы, сколько еврейских вещей осело в ваших семьях? Вы тоже echte Kriegsgewinner? Или всё-таки нет?» Но для таких вопросов нужна смелость, глаза делать легче. Да и вообще, у любого немца спроси, все спасали евреев и никто не убивал. Поэтому nie wieder ist jetzt.

Я смотрела на эти лица и думала, сколько таких и подобных Хедвиг женщин я знаю в теперешней жизни. Муж на работе в другом городе, приезжает редко — зарабатывает на благополучную жизнь. Она в уютном, добротном доме, где все есть, с двумя-четырьмя детьми. Трое из пяти детей не могут спать по ночам? Но она же спит и спит крепко, она так утомляется за день. Дети играют в газовую камеру в оранжерее? Но ведь в оранжерее же! Вот вы много кого знаете, у кого на участке незаметно в углу расположена оранжерея для экзотических растений? То-то. А дети вырастут. Это все — для детей же, а для кого? Дети должны расти непременно в доме, на воздухе, чтоб все свое, свежее, с грядки.

Она многого не замечает, она устраивает свою жизнь, на зависть другим, так, как мечтала с 17 лет. Он просто зарабатывает деньги. Чем? Ну какая разница, как все — ведь надо кормить семью, работать. Работать надо! Он делает карьеру, он geiler Familienvater. Жизнь удалась!

А забор? Ну что забор — засадим виноградом и его не будет видно.