Продолжаю увлекательнейшее исследование феномена популярности Екатерины Шульман в социальных сетях и медийном пространстве.

Содержание предыдущих серий тут.

Последовательный взлет и очарование начинают сменяться ожидаемым разочарованием. Народная любовь отделена от народной же ненависти невеликой дистанцией. В целом, вполне ожидаемое развитие отношения, напоминает подобные последовательные всплески любви и ненависти к другим публичным фигурам, от Обамы до Зеленского.

Ряды шульманят редеют и радикализируются. Шульманята — не самоназвание, а народное творчество. Так в сети называют агрессивных фанатов Екатерины Шульман, преследующих всех, кто недостаточно восхищается их кумиром. Уменьшительно-ласкательная форма намекает о симпатиях к самой Екатерине Шульман и факту существования ее фан-клуба, но выражает недовольство формой коммуникации и сетевого поведения этого комьюнити. Шульманята превращаются в шульманьяков. Название шульманьяки уже не кокетливое, неоднозначно свидетельствующее об осуждении, недовольстве, порицании и, собственно, методах взаимодействия тех, кого так называют. Если коннотация шульманят положительная, то шульманьяки скорее напоминают предупреждение об опасности.

Поклонники

Поклонники Екатерины Шульман ценят ее ум, красноречие, умение говорить много и по существу на любые темы, ценные советы и продвижение идей (каких именно, ответить, как правило, затрудняются). Просьба оппонентов привести какую-нибудь конкретную цитату вызывает обычно затруднение. Это объясняется скорее всего необозримым количеством существующего на сегодняшной день разнообразнейшего контента от научных лекций до интервью глянцевым журналам и кулинарных рецептов. С недавнего времени к ним присоединились выступления на форумах для политических диалогов (парламенты, ежегодная международная конференция по безопасности в Мюнхене). У аудитории складывается ощущение, что любое высказывание, приписываемое Екатерине Шульман, они уже точно где-то слышали и возможно писали к нему комментарий. Наблюдается тенденция, когда к любому приписываемому утверждению, кажется, можно подобрать соответствующий фрагмент.

Часть поклонников воспринимает Екатерину Шульман как «выдающегося современного ученого», в то время как для другой части ее научная деятельность значения не имеет и она является важным популяризатором идеи политической субъектности, «делает очень много» для молодежи. Положительно так же отмечается не вхождение в диалог с многочисленными хейтерами, что свидетельствует об утрате интереса публики к наблюдению за «срачами».

Многие поклонники упоминают успокаивающий эффект Екатерины Шульман, которая одним своим медийным присутствием «помогает пережить острые исторические моменты», «осмыслить и понять ситуацию», дает направление «как и куда двигаться дальше». Отчасти этот эффект напоминает эффект Арестовича в первые месяцы войны в 2022-м году. Людям нужен эксперт, который успокоит, потому что самому разобраться в происходящем часто бывает трудно или даже невозможно. Уверенность эксперта дает ощущение безопасности — вот есть человек, который разбирается, не теряет присутствия духа и точно знает, что теперь нужно делать. Наличие подобного эксперта отчасти снимает ответственность с себя и перекладывает ее на плечи другого, виртуального, абстрактного, недосягяемого персонажа.

Критики и хейтеры

Другая часть аудитории, не относящаяся к поклонникам Екатерины Шульман, пока не имеет отдельного названия. Чаще всего обозначается нейтральными, подходящими ко всем подобным случаям понятиями хейтеры, тролли, боты. Это отражает общую тенденцию отрицания аутентичного несогласия со стороны органических пользователей фейсбука. Любое несогласие с кумиром приписывается только ботам. Иногда ботам приписывают только агрессивные и бессодержательные комментарии в отношении кумира. В других случаях ботом «становится» любой, кто выражает несогласие или недовольство позицией, высказанной кумиром или его конкретными поступками.

Противники Екатерины Шульман реагируют в первую очередь на аудиальные раздражители «слишком быстрый темп речи», «тарахтелка», «противный резкий голос». Часть непоклонников комментирует содержание, ссылаясь на отсутствие смысла или неверное содержание. Также критике подвергаются ошибочные и несбывшиеся прогнозы экспертки, с помощью коротых она сама определяет научность некого высказывания. В таких случаях обычно приводятся цитаты, мнимые или точные.

Другая часть критикует аморальные поступки: «призывала российскую интеллигенцию не торопиться уезжать, а сама сдристнула очень быстро и легко». Также скепсису подвегается верность транслируемых Екатериной Шульман знаний. Часть аудитории сходится на том, что знания стоит получать в первоисточниках, а не в перевранном виде через медийных персонажей. Это замечание носит общий характер и не имеет прямого отношения к личности Екатерины Шульман. Противники, не признающие научный характер знаний и истинность информации, окрестили Екатерину «Жульман», сочетание ее фамилии с «жулик», должное подчеркивать мошеннический характер ее деятельности.

Мем о «спящих институтах»

Наиболее заслуживающим внимания стал мем «спящие институты» (также упоминается здесь и здесь), авторство которого приписывается Екатерине Шульман. Этот мем является по всей видимости самым запоминающимся в терминологии Екатерины Шульман и используется менее интенсивно другими медийными лицами. «Спящие институты» вольно или невольно стали своеобразной визитной карточкой Екатерины Шульман.

Под «спящими институтами» Екатерина Шульман подразумевает «структуры и формы, прописанные в законе, но не функционирующие на практике, поскольку реальная власть и принятие решений происходит в других местах». По мнению Шульман «спящие институты иногда просыпаются» , то есть демонструрют свойство эффективности даже в случае имитации и, соответственно, минимального modus operandi. Также можно найти дебаты о возможности «пробуждении спящих институтов и наполнении их свойственной им демократической сущностью».

Теория о «спящих институтах» очевидно входит в резонанс с критикой «теории малых дел» и «выученной беспомощностью». В первом случае отмечается недоверие к сколько-нибудь значительному положительному эффекту индивидуальных усилий. Во втором же ключевым становится социальная практика бездействия как наиболее выгодной и безопасной стратегии выживания.

Близко по теме, хоть и из другого направления к данному направлению критики относится классификация Екатериной Шульман политического строя россии как гибридного авторитарного режима и аргументация против фашистского.

Отказ причислять россию к фашистским режимам Екатерина Шульман объясняет, во-первых, тем, что в современном мире термин «фашизм» стал носить исключительно оскорбительно-ругательный характер и утратил свой политологический смысл. Это спорное утверждение. Среди политологов, историков и политических философов все еще есть различные критерии понятия «фашизм», различающиеся незначительно. Практика применения понятия «фашизм» в оскорбительном смысле также имеет место в непрофессиональном, обыденном обиходе, но она никоим образом не заменяет профессионального использования терминологии. В данном случае мы наблюдаем обычную практику нетождественности профессионального применения понятий в разговорном употреблении.

Во-вторых, режим фашизма соответствует по мнению Шульман только тоталитарному государству, коим россия не является по ряду определенных признаков. Эта часть аргументации напоминает тезисы украинских националистов первой половины 20-го века, когда несмотря на содержательное сходство и идентичность идеологии, часть членов ОУН придерживалась точки зрения, что в Украине не может быть фашизма по причине отсутствия государственности или потому что «фашизм — это Муссолини», а значит, он может существовать только в Италии.*

«Спящие институты» очень удачно подходят для мема, выполняя два важных критерия: хлесткое, запоминающееся название в сочетании с размытым смыслом, плохо считывающимся из названия и требующим некоторых специальных знаний. Так, например, подростковый сленг позволяет использовать в качестве мемов выражения «бумер» и «тумач» без понимания изначального смысла и этимологии этих слов. Так, например, «бумер» (boomer) может объясняться возгласом «бууу» в отношении старого, неприятного, вечно ворчливого человека, а «тумач» (too much) превосходной степенью для обозначения очень густого тумана.

«Спящие институты» использовались ранее Екатериной Шульман для привлечения аудитории к практике взаимодействия с бюрократическими системами россии для достижения своих целей и реализации своих прав. В контексте многоразово демонстрируемой Алексеем Навальным этой практики во время своего заключения они стали вызывать еще больше скепсиса. Алексей Навальный эксплуатировал, находясь в заключении, спящие институты, пытаясь привести их в действие, многочисленными исками и тяжбами, в ряде случаев действительно добиваясь успеха. Эта практика, тем не менее, не смогла воспрепятсвовать его убийству и последующим за этим событиям, связанным с выдачей тела его родственникам и организацией похорон.

Этот опыт показывает, что рациональное использование спящих институтов в лучшем случае способствует обустройству собственного комфорта и делает возможным комфортный способ существования в заданной системе, не изменяя ее. Такая позиция соответсвует Адорновскому «es gibt kein gutes Leben im schlechten» (с нем. «невозможна хорошая жизнь в плохой»). Подобные рассуждения отражают разочарование очередным экспертом, который вместо ожидаемого руководства к действию подсовывает очередную туфту, приводящую к новому витку «выученной беспомощности».

«Пушкин наше все» или ещё немного об эффекте Пушкина

Так как в русской традиции присутствует эффект Пушкина, то от кумира ожидается не только выдающиеся достижения на его поприще, но и морально безупречное поведение и прочая непогрешимость. Поэтому многие пользователи соцсетей чувствительно реагируют на некоторые посты Екатерины Шульман:

Аудитория ожидает от экспертов действующих, бескомпромисных и беспроигрышных рецептов, воспринимаемых в качестве руководства к действию. На эксперта возлагается ответственность не только за транслируемые им знания, но и за эффект от собственных действий, а значит, и за сами эти действия. Поэтому вчерашние фанаты крайне негативно относятся к любым неудачным экспериментам и попыткам, сделанным под влиянием авторитета эксперта.

От любви до ненависти один шаг.

Пару лет назад мне попались результаты грустного опроса, про которому выходило, что примечательно больше количество женщин старшего возраста сожалеет о своем материнстве. Я тогда подумала о том, что это грустное открытие и благополучно забыла об этой теме. И тема эта больше мне и не попадалась.

И тут опять, спустя лет десять, я вижу статью в Welt. Речь идёт о женщине, теперь уже сорока лет, которая в своем Инстаграме честно рассказывает о своих ощущениях материнства, тематизируя запретную тему regretting motherhood, и огребает за это по полной от других женщин.

Оказывается, тема живёт и даже вызывает некоторое подобие дискуссии в тематических блогах:

Само понятие появилось с легкой руки израильской исследовательницы Орны Донат в 2015-м году. В своей книге Regretting Motherhood: A Sociopolitical Analysis Орна анализирует материнский опыт женщин, которые сожалеют о своем материнстве. Еще одно исследование, опубликованное в журнале Women‘s Health Issues, также показывает всю сложность различных психологических аспектов, связанных с подобными ощущениями у женщин, и выводит тему на уровень научных дискуссий.

По результатам опроса YouGov в январе 2022-го года 39% матерей, детям которых на момент опроса было 18-24 года не решились бы сегодня на материнство, зная заранее, что за этим последует. Среди 55-летних 17% сегодня не стали бы рожать детей, зная все, что они знают теперь.

Цифры слегка шокируют, потому что речь идет не о том, чтобы родить еще одного ребенка, а о том, что женщины с сегодняшней перспективы отказались бы рожать своих двоих-троих детей, если бы у них была возможность вернуться в прошлое.

Анализируя свой материнский опыт, я в принципе могу понять, почему у женщин возникают такие ощущения. Мой материнский опыт связан прежде всего с постоянным, невыносимым давлением общества и осуждением.

Началось с так называемого репродуктивного абьюза со стороны родственников. Все эти «милые» вопросы любимых родственников «когда-когда» на тему рождения детей в наше время наконец-то перестали считаться безобидными и признаны психическим насилием с соответствующим названием. Когда я все-таки решила, что мне пора рожать, начался следующий этап прессинга «ты с ума сошла! зачем так рано рожать детей! а как же карьера?!» Когда родился ребенок, милые женщины — а абьюзы на тему материнства это исконная женская тема — принялись за меня с удвоенной силой «когда второй?», «тебе все равно нечего делать, у тебя же только один ребенок!» и даже «как можно иметь только одного ребенка?! я своим детям никогда бы такого не причинила!»

Короче, все мое материнство связано с бесконечным засовыванием бесчисленного количества женских носов в мою личную жизнь и постоянными попытками внушить мне чувство вины. #всеяделаюнетак преследует меня неотступно. Я плохая мать, потому что родила рано, только одного, работала, не работала, слишком много времени уделяла ребенку, слишком много занималась собой, слишком мало родила детей, вообще родила, слишком контролировала, мало контролировала, воспитывала неправильно, слишком увлекалась воспитанием, была слишком строгой, была слишком демократичной итд итп — надоело все это перечислять. Тем более, если у вас есть дети, вы сами все это слышали в свой адрес и наверное говорили другим.

Вся эта великая «женская мудрость», передаваемая из поколения в поколение, создает нереалистичные ожидания от материнства у женщин. Мы не живем больше по 40 лет, но почему-то именно до сорока нужно успеть реализовать все — и семью, и детей, и карьеру, и насыщенную жизнь. Как это осуществить? Как это возможно? А что делать оставшиеся 40 лет жизни?

Не мудрено, что у женщин появляется представление о том, что можно продолжать вести обычную жизнь, только с детьми. Деторождение не рассматривается как отдельный, ценный сам по себе, опыт, который становится важным в определенный период жизни, а потом дети превращаются во взрослых и этот опыт сменяется новым.

В эту концепцию вполне укладываются все женские соревнования по материнству — кто больше, кто лучше. Я никогда не кричу, что бы ни делал мой ребенок, я всегда улыбаюсь, потому что я — хорошая мама. У моих детей только лучшие оценки. Мой ребенок занимает на всех соревнованиях только призовые места. Я устраиваю своим детям самые крутые праздники ко дню рождения, на зависть всем. А потом нервный срыв у матерей и травмированные на всю жизнь дети. Как так-то?

Чтобы успешно принимать участие в этих материнских соревнованиях, нужны деньги — много денег. Поэтому представления о том, что можно, нужно и правильно совмещать детей и карьеру — одновременно, а не последовательно — никому не кажутся странными. Когда речь заходит о работе, все люди в принципе понимают, что если ты отсутствуешь на рабочем месте, то твою работу никто за тебя и не сделает. С детьми почему-то не так. Как-будто бы можно уходить на весь день и воображать, что ты воспитываешь своих детей дистанционно, с помощью сиделок, нянь, педагогов и бабушек. Попробуй на работе сделать то же самое и потом объяснить своему начальнику, что эту работу выполнила именно ты. Кто так пробовал, поделитесь впечатлениями в комментариях, как вы заплатили коллеге, который за вас сделал ваше задание, а вы потом представили его клиенту или начальнику как свое, объясняя это, что делать это задание самому скучно, а за час вы зарабатываете больше. Даже интересно будет почитать.

Возвращаясь к статье о женщине, сожалеющей о своем материнстве, вспоминаю себя. Я, как и она, мечтала о нескольких детях. Мечтала абстрактно, не понимая, что конкретно это обозначает. В своих девичьих мечтах я видела себя мамой троих детей и потом, когда они подрастут, хотела взять еще одного ребенка для усыновления. Вот так мне виделось.

Не все в жизни сбывается так, как мечтается. Не все беременности заканчиваются рождением детей. Но отчасти мои девичьи мечты все же сбылись, жаловаться не стану. О своем материнстве я ничуть не жалею, хоть оно вовсе не было простым и безоблачным. Все пошло не так, наперекосяк, все вышло из-под контроля. Прекрасно помню ощущение, что я совершенно не управляю не только своей жизнью, но даже и своим телом. Возможно, мое счастье в том, что однажды, когда я с грустью раздумывала о том, что пришло время для второго ребенка, я внезапно поняла, что я этого совершенно не хочу. И разрешила себе этого не делать. Я разрешила, хотя это было нелегко. Мне пришлось выдержать очередной напор осуждения, попыток меня образумить и всяческое «ты потом пожалеешь, но будет поздно». Я разрешила себе быть собой и делать то, что я хочу. И ни разу об этом не пожалела.

Дело не в том, рожать или не рожать. Дело не в том, сколько, кого и когда. Дело в отношении к женщине вообще и отдельно взятой женщины к себе. Я видела счастливых бездетных женщин. Я видела счастливых многодетных матерей. Я видела разных женщин. И я видела статистику о том, что 40% женщин, всю жизнь уговаривавших себя в своем счастье, сожалеют о своем материнстве.

Возможно они, как и героиня статьи, побудившей меня написать этот блог, выросли в мире, в котором вопрос о деторождении не поддавался сомнению, как посещение школы в Германии. Двое детей, минимум, и никаких разговоров! Осознание приходит потом, вместе с чувством вины. Героиня статьи отчаянно пишет «я люблю своих детей и готова на все ради них, но сейчас бы я приняла другое решение и не рожала бы вовсе». Женщины в комментариях пишут ей, что такая мать как она не заслуживает вообще никаких детей. Они, видимо, лучшие матери.

В комментариях под статьей война между «счастливыми матерями» и «бездетными женщинами с кошками». Уровень агрессии и токсичности с обеих сторон зашкаливает. Обе стороны резонно заявляют, что счастливые женщины не бывают такими агрессивными.